Антея стояла молча. Она ожидала шума, комментариев, но было тихо. Зал, казалось, был шокирован и растерян. Женщины снова повернулись к ней, ожидая продолжения. В тишине она вспомнила, на чем остановилась, пытаясь своей деловитостью снять эмоциональное напряжение, вызванное словами мисс Латтерли. С усилием она договорила прерванную фразу до конца и снова замолчала.

На этот раз ожидаемый шум возник почти сразу. Внимательно разглядывая аудиторию, Антея отпила воды из стакана и вытерла носовым платком вспотевшие ладони. Наконец она решила, что первое потрясение прошло, и постучала по столу. Шум утих, кое-где еще пару раз всхлипнули, и ряды лиц снова повернулись к ней. Антея глубоко вздохнула и продолжила:

– Никто, кроме детей и людей инфантильных, не ждет от жизни справедливости. Увы, кому-то из нас придется труднее, чем другим. Но, есть справедливость или нет ее, нравится нам это или нет, все мы, замужние и одинокие, находимся сейчас в одной лодке. Если кто-то из замужних женщин пытается считать себя более добродетельной, чем ее незамужняя соседка, ей следует хорошенько подумать над тем, как она сумеет доказать, что ее будущий ребенок – ребенок ее мужа. Это произошло со всеми нами, и ради нашего же блага мы должны быть вместе.

Немного помолчав, она перешла к другому вопросу.

– Вы хорошо знаете, как дешевые газеты хватаются за все, связанное с рождениями, особенно необычное. Помните, мы читали о рождении нескольких близнецов; тогда за это взялись сначала газетчики, затем медики, поддержанные правительством, – и в результате родители фактически лишились собственных детей чуть ли не сразу после их рождения. Я лично не намерена таким образом потерять своего ребенка и, полагаю, вы – тоже. Поэтому я предупреждаю вас, что если о наших делах станет широко известно, то весьма вероятно, врачи и ученые под тем или иным предлогом отберут у нас детей. Поэтому мы должны не только не упоминать, но даже не намекать за пределами поселка на то, что у нас происходит.

Если кто-то в Трейне или где-либо еще проявит любопытство или приезжие станут задавать вопросы, мы не должны ничего им говорить, ради блага наших детей и нашего собственного. Их это не касается, это касается только нас. Только мы, будущие матери, имеем право и считаем своим высшим долгом защищать наших детей.

Антея снова внимательно оглядела зал и закончила:

– Теперь я попрошу викария и доктора Уиллерса вернуться. Наверняка у вас есть множество вопросов, на которые вы хотите получить ответ.

Она вышла в небольшую боковую комнатку.

– Отлично, миссис Зеллаби, просто замечательно, – сказал мистер Либоди.

Доктор Уиллерс сжал ее руку в своих.

– Вы прекрасно справились, дорогая, – сказал он, направляясь вслед за викарием на сцену.

Зеллаби проводил ее к креслу. Антея села и, закрыв глаза, откинулась назад. Лицо ее было бледно, она казалась измученной.

– Наверное, тебе лучше пойти домой, – сказал он.

Она покачала головой.

– Нет. Я буду в порядке через несколько минут. Я должна вернуться к ним.

– Они справятся. Ты сделала свое дело, и очень хорошо.

Она снова покачала головой.

– Гордон, я знаю, что сейчас чувствуют эти женщины. А ведь я сказала им неправду.

– Что именно, дорогая?

– То, что я рада и счастлива. Два дня назад это была абсолютная правда. Я так хотела ребенка, твоего и моего. А теперь я боюсь – боюсь, Гордон!

Он обнял ее за плечи. Она, вздохнув, положила голову на его плечо.

– Дорогая моя, дорогая моя, – сказал он, нежно гладя ее по волосам. – Все будет в порядке. Мы позаботимся о тебе.

– Если бы ничего не знать! – воскликнула она. – Знать, что там развивается нечто – и не быть уверенной, как и что… Это… это… так унизительно, Гордон. Я чувствую себя, как животное.

Продолжая гладить ее волосы, он мягко поцеловал ее в щеку.

– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал он. – Готов поспорить, что когда он или она появится на свет, ты только посмотришь – и скажешь: «О Боже! Да ведь это нос Зеллаби!» А если нет… Мы вместе примем этот удар. Ты не одна, дорогая, ты никогда не должна чувствовать себя одинокой. Здесь я, и здесь Уиллерс. Мы поможем тебе, всегда и в любое время.

Она повернулась и поцеловала его.

– Гордон, дорогой, – сказала она и встала. – Я должна идти. Там девушки, которым семнадцать-восемнадцать лет, у них нет добрых мужей; старые девы вроде мисс Огл, которые еще более одиноки. Я должна вернуться к ним.

Она наклонилась, быстро поцеловала его и, расправив плечи, пошла обратно на сцену.

Зеллаби посмотрел ей вслед. Потом он пододвинул кресло к приоткрытой двери, зажег сигарету, уселся поудобнее и стал слушать вопросы женщин, стараясь уловить настроение жителей поселка.

Первое, чего необходимо было добиться уже в январе, – это смягчить удар, сделать реакцию управляемой, установив, таким образом, у людей определенное отношение к происходящему. И это удалось – собрание прошло успешно, атмосфера немного разрядилась, и женщины, выведенные из полуоглушенного состояния, большей частью согласились проявить солидарность и ответственность.

Как только прошла первая растерянность, мы поняли, что дело находится в надежных руках. Вновь образованный комитет чувствовал, что ему удалось добиться успеха.

К этому времени состав комитета расширился. Сначала к нему присоединились мы с Джанет, сами предложив свои услуги, а потом туда ввели мистера Артура Кримма в качестве представителя тех исследователей с Фермы, которые волей-неволей оказались вовлечены во внутренние дела Мидвича.

Мои обязанности точно определены не были и заключались главным образом в том, чтобы убеждать людей отнестись к происходящему спокойно; кроме этого, я исполнял роль секретаря собраний и неофициально архивариуса.

Председателем, по общему согласию, стал доктор Уиллерс, которому, вместе с медсестрой Дэниелс и миссис Уиллерс, естественно, была поручена медицинская сторона дела; не потребовалось даже выборов. Вопросами социального обеспечения номинально занимались мистер и миссис Либоди, сфера их деятельности отчасти пересеклась с тем, что можно было бы назвать практической моральной поддержкой и что взяла на себя Антея Зеллаби. Джанет стала выполнять обязанности приходящей медсестры. Участие Гордона Зеллаби было полезным, но весьма неопределенным; сам он говорил, что «странствует, приложив ухо к земле».

Через пять дней после собрания в мэрии комитет сделал общий вывод, что «пока все хорошо». Но, несмотря на это, мы понимали – достигнутое надо беречь. То отношение к происходящему, которое нам удалось создать, очень легко могло превратиться в обычные предрассудки, если его умело не направлять в верное русло.

– Нам нужно, – подытожила Антея, – что-то вроде комиссии по борьбе со стихийным бедствием, только ни в коем случае нельзя внушать людям, что это в самом деле стихийное бедствие – ведь, насколько мы знаем, это действительно не так. Мы должны делать вид, что столкнулись с непредвиденным стечением обстоятельств, в которых нам подобает вести себя достойно.